Это было в Коканде. Роман - Страница 50

К оглавлению

Зайченко молча вернул письмо генералу.

- Бедный Махдий! - сказал генерал.

Зайченко ничего не ответил. Нарочно переведя разговор на другую тему, он спросил:

- Будет ли у меня в поездке проводник и надежен ли он?

- Вполне, вполне! - бодрым голосом прокричал генерал.

Ему показалось, что письмо неприятно подействовало на Зайченко. «Необходимо успокоить его», - подумал он и сказал:

- Вы, поручик, будете снабжены всем. Великолепно! Это не то, что раньше. Мы сейчас бережем каждого человека. Будьте спокойны!

- Благодарю вас! Я не нуждаюсь в валерьянке, - ответил Зайченко.

- Вас дожидается Усман. Две лошади, два комплекта одежды, европейской и сартской. Вы поедете в направлении на Чирчик и в двадцати пяти верстах отсюда встретитесь с полковником Корниловым. Брат Лавра Георгиевича… покойного! Господи, прими его душу!

Генерал встал и перекрестился.

- Полковник Корнилов вас ориентирует. Ну, обнимаю вас! - сказал он. Вы назначаетесь начальником штаба по руководству движением в Фергане. Здорово шагаете, поручик! Благослови вас бог!

Генерал перекрестил Зайченко. Поймав улыбку на его лице, он спросил:

- Да вы верите ли в бога?

- Едва ли, - ответил, улыбаясь, Зайченко.

- Как едва ли?

Генерал отступил. Искренний ужас отразился в его глазах. Вдруг он стал заикаться.

- Ка-ак же? Ка-а-ак же вы идете на святое дело бе-ез веры? Бе-ез веры?

- Иду в возмещение произведенных на меня расходов, - холодно ответил Зайченко.

- Вы ма-атериалист?

- Реалист. Кончил реальное училище.

Генерал всплеснул руками.

- Не понимаю вас, - пробормотал он. - Ну, пусть бог простит вас!

- Он простит, - сказал Зайченко, ухмыляясь.

- Вы будете служить, поручик, для Туркестанской демократической республики.

- Под чьим протекторатом?

Генерал взволновался:

- Сегодня - протекторат, а завтра - мы их надуем. Я тоже республиканец. Но я смотрю вперед. Я смотрю…

Зайченко взглянул в окно:

- Пора ехать, генерал!

Генерал продолжал свое:

- А в крайнем случае… Слыхали Назиева? Он иго любой цивилизованной державы предпочитает игу плебса. Кроме того: нас с вами не обидят.

- Светает, генерал.

- А-а… Ну, еще… Хотя звезды уже исчезли… А днем вы не можете ехать? Нет? Ах да, я забыл! Вот память, вот память, - забормотал генерал. - Тогда отправляйтесь спать!

- Но зачем же вы меня будили, приказывали?

- Папа, Усман торопит, - сказал кадет, неожиданно появившись у дверей кабинета. - Усман уже у нас, на дворе.

Зайченко решил прекратить эту глупую генеральскую суматоху; он щелкнул каблуками и откланялся:

- Господин генерал, я все-таки рискну. Я еду. - И, повернувшись через левое плечо, он строевым шагом вышел из кабинета.

Кадет посторонился, уступая дорогу кругленькому длинноволосому несуразному человеку в мятых суконных брюках, в кургузой куртке и в летнем картузе.

На дворе, переминаясь с ноги на ногу, стояли два отличных верховых заседланных коня. В курджунах, прикрепленных к седлу, лежали вещи, оружие, патроны, продукты, документы, одеколон и даже ногтечистки. Усман производил впечатление верного, надежного и лихого кавалериста.

- На царской службе был? - спросил Зайченко Усмана.

- Был. У генерала Крымова.

- В дикой дивизии?

- В дикой, - засмеялся Усман и щегольски поправил усы. - Дикий башка!

- Молодец! Подавай лошадь!

Усман понравился ему. Четкие ответы, субординация - все это были те мелочи, по которым он соскучился. «Я и не знал, - невольно подумал про себя Зайченко, - что я такой закоренелый офицер». Это даже рассмешило его. Он вскочил в седло, поправил у лошади мундштук и лихо приказал:

- Ну, марш, Усман!

Проводник свистнул плеткой. Лошади заскакали мимо круглых карагачей. Утренняя роса еще блестела. От цветов и от травы шел легкий пар.

8

Грачи, скворцы и жаворонки неслись над полями, ныряли за пищей в пышные, как губка, шапки чинар и орехов. Ветер качал тяжелеющие темно-зеленые кисти пшеницы. Дни стали душными. Среди разграбленных и обгорелых зданий снова появились люди. Начиналась жизнь.

С каждым днем Юсуп замечал перемены в Хамдаме. Этот человек работал рьяно и добросовестно, как будто стремясь загладить все преступления, тянувшиеся за его душой. Большего нельзя было от него требовать. Он почти не слезал с коня, объезжая окрестные кишлаки.

Джигиты валились с ног от усталости, не утомлялся только Хамдам. Его заваливали поручениями. Он выполнял их немедленно. Оружие свозилось в Коканд. Имя Хамдама становилось известным не только в Андархане или в Беш-Арыке. Слава летела по его следу от Махрамы до Патара, через Какыр, Ялка-Герек, Киалы и Тюрк. Как пыль, распространялась она по сыпучим пескам, достигая Ходжента. Даже самые хитрые люди не могли разгадать: чего же, собственно, добивается этот человек?

Бедняки, связанные хозяйством и семьей, считали, что Хамдам уничтожает главное зло мира - винтовки и пули. Бедняки рассуждали практически. Любой курбаши, набежав на кишлак, мог бы силой послать их в драку. Теперь никто не пошлет безоружных! А богачам не хотелось верить, что отряд Хамдама состоит на службе у советской власти. «Хамдам, - думали они, - все-таки наш человек. Он вылинял, но снова нарастит себе шерсть».

Грабежи в соседних уездах продолжались. У Иргаша были жесткие руки. Боясь мести и убийств, кишлаки выплачивали дань его шайкам, и от этого с каждым днем росли шайки и смелели. Люди в кишлаках жили с опаской. Они почти не выходили в поле. Гибли посевы.